4. Учеба в Италии.
Выехав в Италию как пенсионер Общества поощрения художеств, жил и работал там в 1823-35. Впечатления "полуденного края", его природы и ис-кусства помогли молодому Брюллову претворить опыт академического клас-сицизма, учебного копирования антиков в живые образы, полные чувствен-ного обаяния. Уже для ранних картин художника характерны виртуозный ри-сунок и композиция, эмоциональный, теплый колорит ("Итальянский пол-день", 1827, Русский музей; "Вирсавия", 1832, Третьяковская галерея). Он выступает и как мастер светского портрета, превращая натурный мотив в об-разец райски идиллической гармонии ("Всадница (Дж. и А. Паччини)", 1832, там же).
Общества поощрения художников позволило ему продолжить за¬нятия в Италии, что в те годы считалось необходимым. Отправка Брюллова за гра-ницу сыграла большую роль в истории Общест¬ва, явившись тем первым де-лом, которое помогло ему определить круг и характер своей деятельности.
Первые годы в Италии Брюллов не думает о создании боль¬шой карти-ны, обязательной для каждого пенсионера, и даже не ищет для нее темы. По-добно всем совершенствовавшимся худож¬никам, он рисует античную скульптуру, обнаженную модель, пи¬шет пейзажные этюды, десятки портре-тов и эскизов, объединен¬ных независимо от сюжета поисками «натурально-сти», когда по¬стоянное наблюдение над жизнью и тонкое ее знание позволя-ли сообщить убедительность и выразительность любой сцене. Он еще не вносит в живопись своей оценки эпизодов развертываю¬щейся вокруг него повседневной жизни, точнее — еще не видит за малыми событиями большой темы человеческой судьбы, но ин¬терес к жанру и жанровости в широком смысле этого слова у Брюллова исключительно велик. Он старается заимст-вовать и мо¬дель, и саму сцену, и ее живописную характеристику непосредст¬венно из натуры.
Естественно, что Брюллов обращается к натур¬щикам, отвечавшим в большей или меньшей степени его воспи¬танным в принципах позднего классицизма представлениям о прекрасном, но никогда не исправляет их по античным об-разцам. Они для него всегда и, прежде всего, остаются живыми, полными не-повторимого индивидуального обаяния людьми. Для Брюллова становится неоспоримым право художника «отступать от услов¬ной красоты форм», по его собственному выражению, ради «чис¬той натуральности», которую он считал подлинным содержанием искусства. Среди многих других картин ху-дожник пишет «Италь¬янское утро» (1823, местонахождение неизвестно) де-вушка, умывающаяся у фонтана среди пронизанной солнцем листвы, и за-служивает упреки многих в отступлении от идеальной красо¬ты. После того как Общество поощрения художников предлагает ему написать парное к «Итальянскому утру» полотно, Брюллов отказывается от увлекшей его сна-чала темы вечера только пото¬му, что эффект искусственного освещения не получается в живо¬писи достаточно убедительным: он основывается боль-ше на пред¬ставлении о нем художника, чем на непосредственном наблю¬дении.
Та же наблюдательность и внимание к натуре приводят худож¬ника к определенным и очень знаменательным для развития его творчества обобще-ниям, к раскрытию образа человека. Всегда увлекавшийся театром и обла-давший, по свидетельствам современников, незаурядным актерским дарова-нием, Брюллов в пер¬вые годы своего пенсионерства участвует в любитель-ской поста¬новке «Недоросля» Д. И. Фонвизина, играет характерные роли Простакова и Вральмана, пишет декорации. Его эскиз, как вспо¬минает Гага-рин, «представлял маленькую деревенскую гостиную, верно характеризую-щую помещичий быт времен императрицы Екатерины: портрет императри-цы, портреты хозяина и хозяйки дома, писанные с натуры, по моде и стилю того времени, карти¬на, изображающая фрукты, с разрезанным пополам арбу-зом и вареным омаром, стенные часы с маятником, ширма и ратуше другие характерные аксессуары. В глубине сцены через откры¬тые окна и дверь представляется вид настоящего русского двора, с обязательной голубятней и свиным сараем, которым по спра¬ведливости так гордится Тарас Скотинин. Подобной декорации никогда даже не увидишь в настоящем театре. Это была скорее жанровая картина — тонкая, гармоническая, полная, полусвета и от-тенков, и юмористическая в то же время, как повесть Гоголя» .
В отличие от своего учителя, Андрея Иванова, Брюллов мог уже и в та-кой форме воплощать свои мысли о действительности, но в то же время представление о большом полотне — картине в соб¬ственном смысле этого слова связывалось для него с «всеобщей», общезначимой идеей, требовавшей для своего претворения «чрез¬вычайных» коллизий и ситуаций.