Menu
Реферат на тему: Новая Экономическая Политика
- Категория: Рефераты и доклады по истории
Введение
Возможно, годы НЭПа для многих советских людей были лучшими годами эпохи правления большевиков. Подъем экономики после разрушительной гражданской войны не-сомненно стал возможным благодаря восстановлению, хотя и не полного, рыночных отно-шений в советской экономике, отказа от многих идеологических догм в экономике. Только благодаря НЭПу большевикам удалось удержаться у власти, окончательно устранить своих политических соперников в лице других политических партий и внутренней оппозиции. Вместе с тем, относительная либерализация экономики не привела к демократизации в об-щественной и политической жизни в Советской России. Для любой, успешно функциони-рующей рыночной системы, абсолютно необходима политическая стабильность, гарантии собственности, инвестиций и т.д., однако ничего подобного большевики предлагать не со-бирались. В этой ситуации развитие частного сектора ограничивалось лишь мелким пред-принимательством и спекуляцией, что явно не способствовало успешному развитию эконо-мики. Но в целом, после нескольких лет террора переход к новой экономической политике позволил поднять экономику Советской России из разрухи.
Начатый в стране, где люди умирали с голоду, НЭП представлял собой радикальный поворот в политике, акт колоссальной смелости. Но переход на новые рельсы заставил со-ветский строй на протяжении года с лишним балансировать на краю пропасти. После побе-ды в массах, которые во время войны шли за большевиками, исподволь нарастало разочаро-вание. Для партии Ленина НЭП был отступлением, концом иллюзий, а в глазах противни-ков - символом признания большевиками собственного банкротства и отказа от своих про-ектов.
Кризис 1921 года
С конца 1920 года положение правящей в России партии большевиков стало стреми-тельно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвар-дейцами и интервентами землю, все настойчивее выражало нежелание мириться с удушав-шей всякую хозяйственную инициативу эко¬номической политикой большевиков.
Последние упорствовали, ибо не видели в своих действиях ничего ошибочного. Это понятно: ведь “военный коммунизм” расценивался ими не просто как сумма вынужденных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в правильном направлении - к созданию нето-варной, истинно социалистической экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее), продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних ры-ночных структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и объясня-ли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному, и необходимо было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества. В новых же, мирных усло-виях, крестьянам следует набраться терпения, исправно поставлять в город хлеб по прод-разверстке, а власть “разверстает его по заводам и фабрикам”, оперативно восстановит на этой основе почти полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству долг - и тогда-то , по словам Ленина, “выйдет у нас коммунистическое произ-водство и распределение”.
В ответ один за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии, в Среднем Поволжье, на Дону, Кубани, в Западной Сибири) вспыхивают антиправительственные вос-стания крестьян. К весне 1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек. Недовольство перебросилось и в Вооруженные Силы. В марте с оружием в руках против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта - крупнейшей во-енно-морской базы Балтийского флота. В городах нарастала волна массовых забастовок и демонстраций рабочих.
По своей сути, это были стихийные взрывы народного возмущения политикой Со-ветского правительства. Но в каждом из них в большей или меньшей степени наличество-вал и элемент организации. Его вносил широкий спектр политических сил: от монархистов до социалистов. Объединяло эти разносторонние силы стремление овладеть начавшим-ся народным движением и, опираясь на него, ликвидировать власть большевиков.
В критической ситуации первой послевоенной весны руководство партии большеви-ков не дрогнуло. Оно хладнокровно бросило на подавление народных выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии. Одновременно В.И. Ленин формулиру-ет два принципа “урока Кронштадта”. Первый из них гласил: “только соглашение с кресть-янством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила револю-ция в других странах”. Второй “урок” требовал ужесточить “борьбу против меньшевиков, социалистов-революционеров, анархистов” и прочих оппозиционных сил с целью их пол-ной и окончательной изоляции от масс.
В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны, началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного регулирования. С другой - в области собственно по-литической - “гайки” оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы, придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно пресека-лись любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские права населе-ния. В этом заключалось первое, общее по своему характеру, противоречие НЭПовского пе-риода.
Переход к НЭПу
Руководству РКПб стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесо-образности нового экономического курса, встретившего на местах определенное противо-действие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях “капитуляцию перед буржуази-ей”. Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКПб “за несо-гласие с НЭПом”. Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле реше-ний Х съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обста-новку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение “эко-номический Брест”, намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьян-ству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода мало считались с разни-цей между разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вер-нуться к политике продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны “низов” РКПб ее Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В.И. Ленин доказывал неизбежность новой эконо-мической политики, подтвердив, что она вводится не для обмана, а “всерьез и надолго”, возможно, на 5-10 лет. “Конечно, - говорил он, - приходится отступать, но надо самым серь-езным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хит-рость - значит подражать обывателям...”. Суть же сложившегося соотношения классовых сил, было таково, что “или крестьянство должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или - борьба”.
Накануне Х Всероссийской партконференции В.И. Ленин еще раз уточнил формулу предпринимаемого “отступления”, обозначив ее понятием “госкапитализм”. Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся через органы кооперации товарообмен с кре-стьянством, и частную торговлю на комиссионных началах, и аренду мелких государст-венных предприятий. В написанной в апреле 1921 г. брошюре “О продовольственном нало-ге” он признал, что “еще много нужно и должно поучиться у капиталиста”, что “за науку заплатить не жалко, лишь бы учение шло толком”. Прочитавший рукопись брошюры Л.Б. Каменев написал В.И. Ленину в своем отзыве, что большинству партработников она по-кажется “чем-то неслыханным, новым, переворачивающим всю практику”, поскольку “весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении”.
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и ответственными партработника-ми. Не исключением из правила был и В.И. Ленин. В конце 1922 г. Политбюро РКПб от-клонило по его инициативе чрезвычайно выгодную концессию английского предприни-мателя Л. Украта. По сведениям Г.Е. Зиновьева, “Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что условия Украта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстановившаяся, но пустившая козла в ого-род, такого козла как Украт”.
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В.И. Ленина и активно поддер-живающих его Л.Д. Троцкого и Л.Б. Красина не допустить демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность Наркомвнешторга была крайне расточитель-ной. По мнению В.И. Ленина, даже частичное открытие границ повлекло бы за собой “без-защитность русской промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы должны бороться изо всех сил...”.
Заявляя о том, что НЭП вводится “всерьез и надолго”, лидеры большевизма не упускали возможности подчеркнуть, что все это - “не навсегда”. Недаром в начале 20-х го-дов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону регулирования част-но-хозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове соответствующие юриди-ческие основания. “Величайшая ошибка думать, - писал В.И. Ленин в марте 1922 г., - что НЭП должен положить конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономиче-скому”. В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКПб специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных соглашений. Было решено иметь в граж-данском и уголовном законодательстве такие статьи, “которые в нужный момент обосно-вали бы прекращение концессии”.
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с торгово-посреднических услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься организацией производства и торговли в их цивилизованных “капиталистических” формах. К 1924 г. частный капитал держал под своим контролем уже две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых, пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было говорить о нарождении элемен-тов паразитического, спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми образцами государственного капитализма, которые существовали в разви-тых капиталистических странах Европы.
Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в экономической жизни страны высказывал В.И. Ленину Н.А. Рожков (один из лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1922 г. Он отмечал, что для создания нормального госкапи-тализма “нужен какой-то правовой порядок, исключающий нынешнюю диктатуру или, хотя бы частично ее ограничивающий”. “Рабов, ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела будут сейчас все тот же казённый тощий кошелёк высасывать, - продолжал он, - Вы может быть и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без юридических га-рантий”.
Несмотря на это и подобные ему предупреждения, В.И. Ленин продолжал колебать-ся между признанием неотложности мер по созданию нормального госкапитализма (по поводу которого по его словам “даже Маркс не догадался написать ни одного слова...”) и сохранением существующих взаимоотношений между государственным и частнокапитали-стическим укладами “на принципах “кто кого”. Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях о природе НЭПа и государственного капитализма
Н.И. Бухарин. В одной из своих записок В.И. Ленину в июне 1921 г. он писал, что НЭП, это - “социалистическая диктатура, опирающаяся на социалистические производственные отношения в крупной промышленности и регулирующая широкую мелкобуржуазную орга-низацию хозяйства (натурально, с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий, то здесь, конечно, крупный капитализм. Но капитализм этот, поскольку он бу-дет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику”.
Поворот РКПб в сторону НЭПа вызвал во всем мире определенные надежды на ли-берализацию советского режима, которые усиленно подогревались эмигрировавшими из России кадетами, меньшевиками, эсерами. Например, по мнению редакции меньшевист-ского “Социалистического Вестника”, издававшегося в Берлине, “кто сказал А, должен ска-зать Б. Новую, рациональную на подъем производительных сил рассчитанную экономиче-скую политику нельзя вести государственным аппаратом и методами, приспособленными к экономической утопии и приведшими к экономической катастрофе”. На очередь дня в Со-ветской России, по их мнению, выдвинулся вопрос “о демократической ликвидации боль-шевистского периода русской революции”.
Политическая борьба в годы НЭПа
Введение НЭПа ничуть не ограничило политический террор РКПб по отношению к реальной и потенциальной оппозиции, препятствуя тем самым политическому оформле-нию стихийного стремления трудящихся города и деревни к демократическим правам и свободам. Сказав А, то есть допустив известную экономическую свободу, РКПб не наме-ривалось говорить Б, то есть ограничивать свои притязания на монополию власти, ин-формации и т.д. “Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем”, - твердо заявлял по этому поводу В.И. Ленин.
С введением НЭПа, но уже по другим причинам, резко усилилось подавление ина-комыслия и в рядах самой Коммунистической партии. Речь идет о сильных антиНЭПов-ских настроениях в РКПб, которые угрожали отходом от нее уверовавших в идеалы “по-требительского коммунизма” определенной части рабочего класса и мещанства. Так, в мае 1921 г. органами ВЧК была перехвачена листовка с сообщением об образовании груп-пы “активных революционных рабочих Москвы”, которая задалась целью добиваться осво-бождения трудящихся города и деревни “как от ига буржуазного, так и от государственно-го капитализма”. Даже в коммунистической верхушке профессионального движения зре-ло глухое недовольство мероприятиями НЭПа, которое прорвалось наружу во время 4-го съезда профсоюзов. 18 мая 1921 г. Коммунистическая фракция съезда отклонила резолю-цию ЦК РКПб о роли и задачах профсоюзов на том основании, что она сводит на нет функции профсоюзов в деле защиты экономических интересов пролетариата перед лицом нарождающегося капитализма. Председатель ВЦСПС М.П. Томский чуть не поплатился за эту фронду с ЦК своим партбилетом (Ленин требовал от ЦК исключения его из партии), но, к счастью для себя, отделался временным направлением на работу в Туркестан.
Не меньшие опасения руководству РКПб должно было внушать и слишком сильное тяготение части членов партии к НЭПу в форме частнопредпринимательской деятельно-сти, также чреватое отступлением от “чистоты” ее классовых принципов. В этой связи крайне любопытно постановление Оргбюро ЦК РКПб 9 сентября 1921г. о недопустимости участия коммунистов в организации и деятельности артелей на правах владельцев или арендаторов средств производства, и совершенно категорически отказывалось в праве уча-стия “в каких бы то ни было частнохозяйственных организациях, носящих явно выражен-ный профессионально-торговый характер”. Допускались высокие оклады, тантьемы (пре-мии с определенного процента оборота капитала), гонорары и другие формы материаль-ного вознаграждения, но только получаемые на государственной службе.
Резолюция Х съезда РКПб “О единстве партии”, принятая применительно к до-НЭПовскому ещё периоду крайнего обострения фракционной борьбы (дискуссии о пар-тийном строительстве и о роли и задачах профсоюзов в 1920 г.), теперь, в условиях НЭПа, стала по воле ЦК и самого В.И. Ленина выполнять функцию сдерживания слишком горя-чих антиНЭПовских и проНЭПовских настроений членов единственной правящей партии. Резолюция запрещала не только “неделовую и фракционную критику” в адрес партийных органов, но и даже возможность коллективного выражения мнений на основе определенной политической платформы. В то же время ЦК РКПб получал полномочия исключать из пар-тии и даже выводить (до очередного съезда партии) из состава Центрального Комитета его членов “за нарушение дисциплины и допущение фракционности” двумя третями голосов ЦК и ЦКК. И без того военизированная структура Коммунистической партии, сложившая-ся в годы “военного коммунизма”, под воздействием этой резолюции приобрела четкие формы отношений господства и подчинения, разделившие партию на узкий начальствую-щий состав и бесправную массу рядовых исполнителей. В этих условиях другая важная ре-золюция Х съезда РКПб - “По вопросам партийного строительства” - была обречена на невыполнение как раз по тем ее пунктам, которые ставили на очередь дня задачи перехода к так называемой “рабочей демократии”. Под ней подразумевалась “такая организационная форма при проведении партийной коммунистической политики, которая обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых, активное участие в ней, в решении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, в решении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном строительстве”. Но обсуждение без критики - действие, лишенное какого бы то полезного эффекта, разлагавшее РКПб с морально-политической точки зрения.
Мало кто из тогдашних инакомыслящих (в смысле антибюрократических настрое-ний) коммунистов осознавал глубокую органическую зависимость между антидемократи-ческим устройством Советского государства и ограничением внутрипартийной демокра-тии. Не изменил своего отношения к данному вопросу и В.И. Ленин. В своих последних статьях и письмах он лишь высказывался за сохранение “устойчивости” руководящей пар-тийной группы при помощи увеличения количества голосов ЦК РКПб до 50-100 человек, чтобы, по его словам, “конфликты небольших частей ЦК” не получили “слишком непомер-ное значение для всех судеб партии”. Столь же “аппаратные” по своему характеру меры предлагаются В.И. Лениным в отношении борьбы с бюрократизмом. Задуманная им реор-ганизация Рабоче-Крестьянской Инспекции в орган совместного партийно-государственного контроля, даже при самом удачном подборе работников, не идет ни в какое сравнение с преимуществами демократического контроля самого общества (через парламент, свободу печати и т.д.) над исполнительной властью.
В осенние же месяцы 1923 г. по всей стране происходят ни доселе, ни после неви-данные в Советском Союзе массовые выступления рабочих в защиту своих экономических интересов. В октябре месяце в стачках приняли участие 165 тыс. рабочих. Обращает на себя внимание и тот факт, что организаторами стачек в ряде случаев были члены РКПб, объединившиеся в нелегальные группы “Рабочее дело” и “Рабочая правда” в количестве до 200 и более постоянных членов, не считая сочувствующих. Не случайно одним из пунктов сентябрьского (1923 г.) Пленума ЦК РКПб стал вопрос о деятельности нелегальных груп-пировок в партии, с докладом по которому выступил “шеф” ВЧК-ГПУ Ф.Э. Дзержин-ский. В своем горячем, но крайне сбивчивом выступлении, он указывал, что “основной причиной, вызывающей у рабочего класса оппозиционные настроения по отношению к Со-ветскому государству, является оторванность партии от низовых ячеек и низовых ячеек - от масс. У нас, - продолжал он, - есть хорошая связь - это связь бюрократическая; стол знает, что где-то знают, но чтобы мы сами знали, чтобы секретарь (ячейки) знал - этого нет. Слишком уж многие коммунисты увлеклись своей хозяйственной работой, увлеклись мелочами, аксессуарами политической работы: празднествами знаменами, значками...”.
Взгляд Дзержинского на внутрипартийное положение, конечно, скользил по по-верхности аппаратно-бюрократического естества партийного организма, высвечивая в нем достойные анекдота случаи бюрократического “комчванства”. Назвать проблему такой, какова она на самом деле, означало бы поставить под удар руководящую партийную группу в лице Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, захватившую в отсутствие В.И. Ле-нина контроль за деятельностью партийно-государственного аппарата, а потому и став-шую ответственной за неэффективность его работы. Решиться на критику “тройки” мог только стоящий не ниже по рангу и авторитету член высшего политического руководства, в меньшей мере с аппаратными манипуляциями по подбору и расстановке кадров, наделени-ем должностных полномочий и привилегий и т.п. Не удивительно, что на роль неформаль-ного лидера антибюрократической оппозиции внутри партии история вознесла члена По-литбюро ЦК РКПб и председателя Реввоенсовета Советской республики Л.Д. Троцкого, у которого к тому времени, кроме перечисленных объективных качеств, были и личные “обиды” на “тройку” ввиду ее стремления “подмочить” его репутацию.
Однако, консолидировавшаяся вокруг Л.Д. Троцкого оппозиция не сумела противо-поставить правительственной программе выхода из экономического кризиса сколь-нибудь обстоятельно проработанной альтернативы. Выступление Осинского, Преображенского, Пятакова и В. Смирнова с “экономической” резолюцией оппозиции в конце декабря 1923 г. не встретило сколь-нибудь заметной поддержки, ибо они настаивали на роли директив-ного планирования “сверху”, при наличии свободно устанавливаемых государственными трестами оптовых цен для “достижения наибольшей прибыли”. Требование либерализа-ции монополии внешней торговли для открытия советского рынка дешевым заграничным промышленным товарам (так называемая “торговая интервенция”) сочеталась с требовани-ем ужесточения кредитной монополии и отсрочки завершения финансовой реформы. Дан-ные противоречия были не случайными, ибо в экономической платформе оппозиции на-шли определенное компромиссное решение идеи сторонников свободной торговли (Н. Осинский, В.М. Смирнов) и директивного планирования (Г.Л. Пятаков и Е.А. Преобра-женский). Как первая, так и вторая идеи, чтобы завоевать право на существование, нужда-лись хотя бы в минимальной внутрипартийной демократии. Но, с другой стороны, обе эти идеи были неприемлемыми для приверженцев бюрократических методов управления, по-скольку жесткое директивное планирование требовало от партийно-хозяйственного аппара-та высокой ответственности, а свободная торговля, напротив, превращала его функции в излишние.
Дискуссия о партстроительстве и об очередных задачах экономической политики партии завершилась в январе 1924 г. на 13-й Всероссийской партконференции. Оппози-ция потерпела и в том, и в другом вопросе сокрушительное поражение. Партийный аппа-рат охотно включил в лексикон своих политических кампаний слова: “рабочая демокра-тия”, “внутрипартийная демократия”, “экономическая смычка города и деревни”, “неук-лонное возрастание роли планового начала в управлении экономикой”, - благо, что за эти-ми словами не стояло напряжение организационной деятельности, подхлестываемого сво-бодной критикой со стороны “низов”. Антибюрократически настроенная часть “верхов” в лице оппозиции Л.Д. Троцкого и его немногочисленных сторонников, оставшись изоли-рованными от низов, неизбежно должна была выродиться в политическую клику, подтвер-ждавшую свою лояльность к “аппарату” тогда, когда политическая и экономическая ситуа-ция в стране стабилизировалась, и, напротив, при малейшем ухудшении этой ситуации, стремившуюся еще и еще раз пытать счастье в борьбе за власть. Подтверждением этому являются “покаянные” речи Троцкого и других оппозиционеров на XIII съезде РКПб в мае 1924 г. “Если партия, - говорил Троцкий, - выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением несправедливым, то он говорит: справедливо или не справедливо, но это моя партия, и я несу последствия за ее решения до конца”.
На протяжении 1924 г. правящая верхушка РКПб срывала политический капитал с критики взглядов Л.Д. Троцкого и его сторонников по проблемам партийного строительст-ва, экономической политики и даже истории Коммунистической партии и Октябрьской ре-волюции. В начале 1924 г. Л.Д. Троцкий опубликовал знаменитые “Уроки Октября”, где он на примерах потерпевшей поражение германской революции прозрачно намекал на “оппортунистические” поступки Зиновьева, Каменева, Рыкова и Сталина во время воору-женного восстания в октябре 1917 г. и возносил собственную роль в этих достопамятных событиях. В ответ на этот выпад партийный аппарат организовал мощную пропагандист-скую кампанию в партийной и советской печати. В вышедших в свет многочисленных статьях и брошюрах указывалось на “небольшевистское” политическое прошлое Л.Д. Троцкого, подчеркивались его ошибки в период заключения Брестского мирного договора с Германией, в период дискуссии “о профсоюзах”, и, конечно в период дискуссии 1923 г. по вопросам партийного строительства и экономической политики. Из набора всех этих ошибок и прегрешений складывалась довольно любопытная схема политической эволю-ции автора “Уроков Октября”, который, согласно ей, оказался большевиком поневоле, принявшим Октябрьскую революцию за подтверждение своей теории “перманентной рево-люции”. Как бывший меньшевик Л.Д. Троцкий, естественно, принижал роль партийного аппарата и необходимость строгой партийной дисциплины, а как “перманентник” - недо-оценивал революционных возможностей крестьянства, способности его средних слоев в союзе с пролетариатом бороться за построение социалистического общества.
Сами организаторы кампании дискредитации Л.Д. Троцкого, конечно, ни на йоту не верили в правдивость указанной схемы. По словам одного из ее организаторов М.М. Лаше-вича, “мы сами выдумали этот “троцкизм” во время борьбы против Троцкого”. То же са-мое признавал и Г.Е. Зиновьев: “... была борьба за власть, все искусство которой состоя-ло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдви-нут “троцкизм”.
Посредством идейной борьбы с “троцкизмом” правящая верхушка Коммунистиче-ской партии не только добивалась фактического отстранения Троцкого от участия в выра-ботке основных направлений внутренней и внешней политики, но и попутно решила для себя два важных вопроса. Во-первых, была подготовлена идеологическая почва для теоре-тического обоснования более серьезных экономических уступок крестьянству (поскольку политические воззрения Троцкого трактовались ею как “антикрестьянские”). Во-вторых, правящая верхушка РКПб, действуя вопреки Уставу партии, оформила свою политическую гегемонию над партией созданием в августе 1924 г. так называемой “семерки” - нелегаль-ной фракции Центрального Комитета, члены которой (Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.В. Сталин, Н.И. Бухарин, М.П. Томский, А.И. Рыков и В.В. Куйбышев) были связаны опре-деленной дисциплиной.
Экономика: подъем и проблемы
Вернемся теперь к экономической политике большевиков в годы НЭПа. Первой и главной мерой НЭПа стала замена продразверстки продовольственным налогом, установ-ленным первоначально на уровне примерно 20% от чистого продукта крестьянского труда (т.е. требовавшим сдачи почти вдвое меньшего количества хлеба, чем продразверстка), а затем снижением до 10% урожая и меньше и принявшем денежную форму. Оставшиеся по-сле сдачи продналога продукты крестьянин мог продавать по своему усмотрению - либо го-сударству, либо на свободном рынке.
Радикальные преобразования произошли и в промышленности. Главки были уп-разднены, а вместо них созданы тресты - объединения однородных или взаимосвязанных между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и финансовую независи-мость, вплоть до права выпуска долгосрочных облигационных займов. Уже к концу 1922 г. около 90% промышленных предприятий были объединены в 421 трест, причем 40% из них было централизованного, а 60% местного подчинения. Тресты сами решали, что произво-дить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест снимались с госу-дарственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке. Закон предусматри-вал, что “государственная казна за долги трестов не отвечает”.
ВСНХ, потерявший право вмешательства в текущую деятельность предприятий и трестов, превратился в координационный центр. Его аппарат был резко сокращен. Тогда и появляется хозяйственный расчет, означающий что предприятия (после обязательных фик-сированных взносов в государственный бюджет) само распоряжается доходами от продажи продукции, само отвечает за результаты своей хозяйственной деятельности, самостоятельно использует прибыли и покрывает убытки. В условиях НЭПа, писал Ленин, “государствен-ные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет т.е. по сути в зна-чительной степени на коммерческие и капиталистические начала.
Не менее 20% прибыли тресты должны были направлять на формирование резерв-ного капитала до достижения им величины, равной половине уставного капитала (вскоре этот норматив снизили до 10% прибыли до тех пор пока он не достигал 1/3 первоначально-го капитала). А резервный капитал использовался для финансирования расширения произ-водства и возмещения убытков хозяйственной деятельности. От размеров прибыли зависели премии, получаемые членами правления и рабочими треста.
В декрете ВЦИК и Совнаркома от 1923 г. было записано следующее: тресты - госу-дарственные промышленные предприятия, которым государство предоставляет самостоя-тельность в производстве своих операций, согласно утвержденному для каждого из них ус-таву, и которые действуют на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли.
Стали возникать синдикаты - добровольные объединения трестов на началах коопе-рации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием, внешнеторговыми операциями. К концу 1922 г. 80% трестированной промышленности было синдицировано, а к началу 1928 г. всего насчитывалось 23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности, сосредоточив в своих руках основную часть оптовой торговли. Правле-ние синдикатов избиралось на собрании представителей трестов, причем каждый трест мог передать по своему усмотрению большую или меньшую часть своего снабжения и сбыта в ведение синдиката.
Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования произво-дилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла широкая сеть то-варных бирж, ярмарок, торговых предприятий.
В промышленности и других отраслях была восстановлена денежная оплата труда, введены тарифы зарплаты, исключающие уравниловку, и сняты ограничения для увеличе-ния заработков при росте выработки. Были ликвидированы трудовые армии, отменены обя-зательная трудовая повинность и основные ограничения на перемену работы. Организация труда строилась на принципах материального стимулирования, пришедших на смену вне-экономическому принуждению “военного коммунизма”. Абсолютная численность безра-ботных, зарегистрированных биржами труда, в период НЭПа возросла (с 1.2 млн. человек в начале 1924 г. до 1.7 млн. человек в начале 1929 г.), но расширение рынка труда было еще более значительным (численность рабочих и служащих во всех отраслях н/х увеличилась с 5.8 млн. человек в 1924 г. до 12.4 млн. в 1929 г.), так что фактически уровень безработицы снизился.
В промышленности и торговле возник частный сектор: некоторые государственные предприятия были денационализированы, другие - сданы в аренду; было разрешено созда-ние собственных промышленных предприятий частным лицам с числом занятых не более 20 человек (позднее этот “потолок” был поднят). Среди арендованных частниками фабрик были и такие, которые насчитывали 200-300 человек, а в целом на долю частного сектора в период НЭПа приходилось около 1/5 промышленной продукции, 40-80% розничной тор-говли и небольшая часть оптовой торговли.
Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в форме концессий. В 1926-27 гг. насчитывалось 117 действующих соглашений такого рода. Они охватывали предприятия, на которых работали 18 тыс. человек и выпускалось чуть более 1% промыш-ленной продукции. В некоторых отраслях, однако, удельный вес концессионных предпри-ятий и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значителен: в добыче свинца и серебра - 60%; марганцевой руды - 85%; золота - 30%; в производстве одежды и предметов туалета - 22%.
Помимо капитала в СССР направлялся поток рабочих-эмигрантов со всего мира. В 1922 г. американским профсоюзом швейников и Советским правительством была создана Русско-американская индустриальная корпорация (РАИК), которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде, четыре - в Москве.
Бурно развивалась кооперация всех форм и видов. Роль производственных коопера-тивов в сельском хозяйстве была незначительна (в 1927 г. они давали только 2% всей сель-скохозяйственной продукции и 7% товарной продукции), зато простейшими первичными формами - сбытовой, снабженческой и кредитной кооперации - было охвачено к концу 20-х годов больше половины всех крестьянских хозяйств. К концу 1928 г. непроизводственной кооперацией различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 млн. человек (в 13 раз больше, чем в 1913 г.). В обобществленной розничной торговле 60-80% приходи-лось на кооперативную и только 20-40% на собственно государственную, в промышленно-сти в 1928 г. 13% всей продукции давали кооперативы. Существовало кооперативное зако-нодательство, кооперативный кредит, кооперативное страхование.
Взамен обесценившихся и фактически уже отвергнутых оборотом совзнаков в 1922 г. был начат выпуск новой денежной единицы - червонцев, имевших золотое содержа-ние и курс в золоте (1 червонец = 10 дореволюционным золотым рублям = 7.74 г. чистого золота). В 1924 г. быстро вытеснявшиеся червонцами совзнаки вообще прекратили печатать и изъяли из обращения; в том же году был сбалансирован бюджет и запрещено использова-ние денежной эмиссии для покрытия расходов государства; были выпущены новые казна-чейские билеты - рубли (10 рублей = 1 червонцу). На валютном рынке как внутри страны, так и за рубежом червонцы свободно обменивались на золото и основные иностранные ва-люты по довоенному курсу царского рубля (1 американский доллар = 1.94 рубля).
Возродилась кредитная система. В 1921 г. был воссоздан Госбанк, начавший креди-тование промышленности и торговли на коммерческой основе. В 1922-1925 гг. был создан целый ряд специализированных банков: акционерные, в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные лица и даже одно время иностранцы, для кредитования отдельных отраслей хозяйства и районов страны; кооперативные - для кредитования потре-бительской кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита, замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки; общества взаимного кредита - для кредитования частной промышленности и торговли; сберегатель-ные кассы - для мобилизации денежных накоплений населения. На 1 октября 1923 г. в стране действовало 17 самостоятельных банков, а доля Госбанка в общих кредитных вло-жениях всей банковской системы составляла 2/3. К 1 октября 1926 г. число банков возросло до 61, а доля Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48%.
Экономический механизм в период НЭПа базировался на рыночных принципах. То-варно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из производства и обмена, в 20-е годы проникли во все поры хозяйственного организма, стали главными связующим звеном между его отдельными частями.
Всего за 5 лет, с 1921 по 1926 г., индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило на 18% уровень 1913 г. Но и после завершения восстановительного периода рост экономики продолжался быстрыми темпами: в 1927-м, 1928 гг. прирост промышленного производства составил 13 и 19% соответственно. В целом же за период 1921-1928 гг. среднегодовой темп прироста национального дохода составил 18%.
Самым важным итогом НЭПа стало то, что впечатляющие хозяйственные успехи были достигнуты на основе принципиально новых, неизвестных дотоле истории общест-венных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали государственные тре-сты, в кредитно-финансовой сфере - государственные и кооперативные банки, в сельском хозяйстве - мелкие крестьянские хозяйства, охваченные простейшими видами кооперации.
Совершенно новыми оказались в условиях НЭПа и экономические функции госу-дарства; коренным образом изменились цели, принципы и методы правительственной эко-номической политики. Если ранее центр прямо устанавливал в приказном порядке нату-ральные, технологические пропорции воспроизводства, то теперь он перешел к регулирова-нию цен, пытаясь косвенными, экономическими методами обеспечить сбалансированный рост.
Государство оказывало нажим на производителей, заставляло их изыскивать внут-ренние резервы увеличения прибыли, мобилизовывать усилия на повышение эффективно-сти производства, которое только и могло теперь обеспечить рост прибыли.
Широкая кампания по снижению цен была начата правительством еще в конце 1923 г., но действительно всеобъемлющее регулирование ценовых пропорций началось в 1924 г., когда обращение полностью перешло на устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были переданы Наркомату внутренней торговли с широки-ми правами в сфере нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: опто-вые цены на промышленные товары снизились с октября 1923 г. по 1 мая 1924 г. на 26% и продолжали снижаться далее.
Весь последующий период до конца НЭПа вопрос о ценах продолжал оставаться стержнем государственной экономической политики: повышение их трестами и синдиката-ми грозило повторением кризиса сбыта, тогда как их понижение сверх меры при существо-вании наряду с государственным частного сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной промышленности, к перекачке ресурсов государственных предпри-ятий в частную промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил чутким ба-рометром, стрелка которого, как только государство допускало просчеты в политике цено-образования, сразу же указывала на непогоду.
Но регулирование цен проводилось бюрократическим аппаратом, который не кон-тролировался в достаточной степени низами, непосредственными производителями. Отсут-ствие демократизма в процессе принятия решений, касающихся ценообразования, стало, “ахиллесовой пятой” рыночной социалистической экономики и сыграло роковую роль в судьбе НЭПа.
Однако, выход из кризиса не был таким уж гладким. В 1923 г., когда подъем только-только начал набирать силу, более быстрое восстановление на селе в сочетании с медленно преодолеваемой дезорганизацией рынка привело к падению цен на сельскохозяйственную продукцию при одновременном резком повышении цен на промышленные товары. То был “кризис ножниц цен”, как его стали называть по знаменитой диаграмме, которую Троцкий, первый заговоривший об этом явлении, показал делегатам XII съезда РКПб. К осени кризис приобрел такие масштабы, что угрожал парализовать товарообмен между городом и дерев-ней, а следовательно, подорвать едва начавшееся восстановление и вызвать неизбежную депрессию. Причины его были, конечно, более сложными, чем те, на которые указывали критики из оппозиции, сводившие все к отставанию промышленности и отсутствию плана. Анализ его причин явился, таким образом, исходным пунктом диспута между противо-стоящими тенденциями в экономической теории - диспута, получившего развитие в после-дующие годы. Между тем уже в 1924 г. напомнил о себе второй отрицательный фактор. Но-вая серьезная засуха обрушилась на зерносеющие районы юга и юго-восточной части евро-пейской России, которые еще не полностью оправились от трагических последствий недо-рода 1921 г. Тем самым обнаружилась непрочность подъема сельского хозяйства. Послед-ствия на этот раз были не столь катастрофическими: население пострадавших областей на-считывало 8 млн. человек. И все же они ощущались еще и три года спустя.
Сколь ни блестящи были успехи в экономике, ее подъем ограничивался жесткими пределами. Достигнуть довоенного уровня было нелегко, но и это означало новое столкно-вение с отсталостью вчерашней России, сейчас уже изолированной и окруженной враждеб-ным ей миром. Мало того, наиболее могущественные и богатые капиталистические держа-вы вновь начинали укрепляться. Американские экономисты подсчитали, что национальный доход на душу населения в конце 20-х годов составлял в СССР менее 19% от американско-го.
Восстановление производства и стабильность денежной единицы были оплачены дорогой ценой: экономией даже на самом существенном. В стране, где культура рассматри-валась как первая национальная необходимость, приходилось урезывать даже расходы на школу. По-прежнему тяжким оставалось положение с беспризорными: миллионы детей, брошенных на произвол судьбы, являли собой печальное зрелище. В то же время была вос-становлена государственная монополия на водку - немаловажная статья дохода государст-венного бюджета, в прошлом осуждавшаяся революционерами как “аморальная”. Правда, таким путем надеялись организовать более эффективную борьбу с частным производством алкоголя - губительным самогоном. На практике пьянство разрасталось.
В подобных условиях большевики, стоявшие у власти, не могли удовлетвориться только восстановлением страны. Вся их деятельность велась, разумеется, не во имя простого возврата к производственным уровням довоенной и дореволюционной России; оправдать эту деятельность могла совершенно иная цель: власть.
Заключение
Итак, какое же значение имел НЭП для России? Основным успехом НЭПа, безус-ловно является восстановление разрушенной экономики в стране, которая после революции оказалась в международной изоляции, из которой эмигрировало значительное число спе-циалистов, интеллигенции, одним словом, той части общества, которая необходима для нормального развития государства. В этих условиях проведение достаточно успешной эко-номической политики является несомненным успехом новой власти. Однако именно по той причине, что в результате революции и последующей гражданской войны Россия лишилась квалифицированных кадров, неизбежны были ошибки и просчеты в экономике.
Главными противоречиями в годы НЭПа являлось явное расхождение в экономиче-ской политике и политической системе России. Именно в годы НЭПа, когда с одной сторо-ны в экономике происходили изменения направленные на “реабилитацию” товарно-денежных отношений и введение элементов свободной рыночной экономики, пусть даже и очень ограниченной и всецело находящейся под контролем государства, в то же самое вре-мя окончательно установилась большевистская монополия на власть. Именно в годы НЭПа большевики окончательно разделались со своими политическими противниками и к тому же именно в это время установилась жесткая структура внутри партии большевиков, факти-чески не допускающая образования фракций и иного “вольнодумства” в РКПб.
Следствием этих противоречий явились и главные трудности эпохи НЭПа. Как ни значительными были темпы развития экономики Советской России, лишь к 1926-1927 го-дам удалось достичь экономических показателей довоенных лет. Политическая нестабиль-ность, отсутствие гарантий частной собственности, слишком жесткий контроль со стороны государства над экономикой, наконец откровенно враждебное отношение к “НЭПманам” со стороны как государства, так и со стороны значительной части нового общества привели к тому, что основной частный капитал пошел в основном в спекулятивные посреднические операции, но не в долгосрочные производственные проекты, которые были действительно необходимы экономике. По этой же причине не удалось достичь и значительного притока иностранного капитала, чему в немалой степени способствовала и внешнеэкономическая политика большевиков.
Все эти факты наводят на мысль, что все-таки НЭП был именно вынужденной ме-рой, к которой большевиков заставили прибегнуть чрезвычайные обстоятельства. Развал экономики требовал решений, однако террор не был в состоянии решить проблемы, стоящие перед Россией. Пойти на полное снятие всех ограничений на пути свободной рыночной экономки большевики не могли - это означало бы слишком уж явный отказ от собственных позиций, а в конечном счете - потеря власти. Свободная рыночная экономика подразумева-ет и свободное общество - и тогда конец власти большевиков. Однако и ничего не делать тоже невозможно - страна находилась на грани голодной смерти. Сохранение власти - вот цель, заставившая Ленина пересмотреть свои подходы к построению нового общества. Да Ленин это и не скрывал: “Мы еще вернемся к террору”, - говорил он. Последующие события убеждают в правильности такого подхода. К террору действительно вернулись, и вернулись надолго и всерьез.
Так, что очень может быть, что годы НЭПа действительно были лучшими годами эпохи правления большевиков.
Список использованной литературы:
•История Советского Союза. Джузеппе Боффа. “Международные отношения”, Москва, 1994
•Экономическая энциклопедия. Т.2. Москва, 1975.
•Вайнштейн А.Л. Цены и ценообразование в СССР в восстановительный период 1921 1928 гг. Москва, 1972.
•Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. Москва, 1972.
•История Советской России. Карр Э. Москва, 1989.