Вариант 1
Подлость — это, на мой взгляд, малодушие, которое проявляется в проступках, унижающих человеческое достоинство. Подлость идёт рука об руку с безнаказанностью, безнравственностью.
Л. Рубинштейн в своём рассказе приводит яркие примеры подлого поведения школьников. Целый класс позволял себе смеяться над пожилым учителем, которому не хватало жёсткости, чтобы поставить ребят на место. Ученики изощрённо издевались над ним (предл. 15), разговаривали на его уроках в полный голос (предл. 19), и призывы Ивана Моисеевича к порядку не вызывали у них никакой реакции.
Кроме отвращения, поведение школьников, как и они сами, не вызывает никаких других чувств. Думаю, что опасна подлость ещё и тем, что ни один из подлецов себя им не считает.
Вариант 2
Я считаю, что подлость — это одно из самых неприятных человеческих качеств. Она сродни предательству, ведь подлость делается исподтишка или из сознания собственной безнаказанности. Я могу назвать подлым того, кто оскорбляет беззащитного, ведь что может быть проще, чем обидеть того, кто слабее тебя. Легко чувствовать свою власть, когда тебе не могут противостоять.
У меня вызывают отвращение одноклассники рассказчика из прочитанного мною текста. Они ни во что не ставили своего учителя и вели себя ужасно. Ученики не просто доводили его, а делали это изощрённо, изобретательно (предл. 16).
Чудовищно, что у них не возникло никакой жалости к пожилому Ивану Моисеевичу, когда выяснилось, что он был избит и ограблен и слёг с воспалением лёгких. Это даже повеселило подростков (предл. 33)!
Совершить подлость — значит расписаться в собственной низости. Такой вывод я могу сделать из прочитанного.
Вариант 3
Мой опыт подсказывает, что подлость — это поведение, в котором человек следует самым низменным своим порывам или просто отказывается слушать собственную совесть. А поступки бессовестного человека бесчестны и низки.
Пример подлого поведения — отношение школьников к своему учителю в рассказе Л. Рубинштейна. Они крайне цинично и безнаказанно вели себя на его уроках (предл. 15, 17, 19), веселились, когда узнали, какое несчастье постигло Ивана Моисеевича (предл. 33).
Самое ужасное, что никто из них, включая и самого рассказчика, не чувствовал вины перед учителем (предл. 22, 23).
О подлости и рассказ А. Платонова «Юшка». Всю жизнь односельчане издевались над Ефимом только потому, что он был не таким, как они, а потом он и вовсе стал жертвой злого и бессовестного человека.
Такое поведение можно назвать подлым, и ничего, кроме чувства негодования и желания заступиться за беззащитного, оно не вызывает.
Текст для работы
(I) У нас в девятом классе был странный предмет. (2)Он назывался «машиноведение». (З)Это потому, что в школах тогда насаждалось «политехническое» образование. (4)Из всего курса я запомнил всего лишь два слова, хотя и, говорят, очень важных, — «допуск» и «посадка».
(5)На этих уроках, проводимых два раза в неделю, мы занимались чем угодно, но только не поиском различий между допуском и посадкой. (6)А уж такие дикие слова, как, например, «станина», и вовсе пролетали со свистом мимо ещё не увядших юных ушей.
(7)Учитель был довольно незлобивый, хотя иногда багровел и начинал на нас кричать: терпение у него тоже кончалось. (8)Но его всё равно не боялись.
(9)И имя-отчество было у него что-то вроде Ивана Моисеевича. (Ю)Кажется, именно так его и звали.
(II) И выглядел он довольно жалко: треснутые очки, перекрученный, всегда один и тот же галстук, короткие брюки... (12)И говорил он довольно смешно. (13)Нас, например, приводило в исступлённое состояние слово «отверствие». (14)А ещё он говорил «шеШнадцать миллИметров».
(15)В общем, легко догадаться, что над ним издевались, или, как это называлось тогда на нашем поганом подростковом языке, «доводили». (16)Доводили его со всей доступной нам изобретательностью. (17)Старались, например, с самым невинным видом задать такой вопрос «по теме», чтобы в ответе непременно прозвучало «шешнадцать». (18)Были у нас даже признанные специалисты в этой малопочтенной области.
(19)На его уроках в полный голос разговаривали, пулялись жёваными промокашками, пускали под потолок исписанные бумажные самолётики, вальяжно фланировали по классу... (20)Как он всё это выдерживал, до сих пор непонятно.
(21) Иногда он на нас кричал, но сразу как-то смущённо спохватывался и говорил тихо, так тихо, что в нескончаемом кошачьем концерте это мог расслышать только я, все десять школьных лет просидевший по причине близорукости на первой парте: «Ребята, ну нельзя же так!»
(22) Если я скажу, что при этих словах я начинал испытывать уколы совести или тем паче пресловутое «щекотание в носу», то мне не поверят, и правильно сделают. (23)Я, разумеется, и мысли не допускал, что можно и нужно быть не таким, как все. (24)Ещё чего!
(25)«Шинель» уже была прочитана мною. (26)И что? (27)А ничего. (28)Все мы ещё из неё не вышли. (29)И в общем-то не особенно и собирались из неё выходить. (ЗО)Для того чтобы научиться содрогаться от невероятного «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?», мне понадобился не один год.
(31)Всё это я пишу, если кто ещё не понял, про Гоголя, про Николай Васильича. (32)И к этому мне добавить особенно нечего.
(33)А что наш непутёвый Иван Моисеевич был однажды избит и ограблен, что с него было снято новое зимнее пальто, что он шёл до дому пару километров по морозу в одном пиджачке, что он на месяц-полтора слёг с воспалением лёгких и что это обстоятельство несказанно повеселило и обрадовало наш чудесный 9-й «А», я вовсе не выдумываю. (34)Так и было...
(По Л. Рубинштейну)